Ты всегда будешь победителем
Удивительные сюрпризы преподносит нам история. В позапрошлом веке трое сирот из России стали добровольцами в борьбе за свободу и независимость Кубы от монархической Испании. Через 45 лет трое таких же молодых кубинцев встали на защиту своей новой родины - Советского Союза - от фашистской Германии.
Почти забытая страница российско-кубинской дружбы
В истории российско-кубинских отношений есть яркая, но пока ещё малоизвестная страница о русских добровольцах, которые в конце XIX века внесли самый непосредственный вклад в национально-освободительную борьбу кубинского народа за независимость от испанской короны. Трое юношей из-под Петербурга участвовали в боевых действиях против испанских колонизаторов на стороне Повстанческой армии под руководством генерала Антонио Масео.
В апреле 1896 года Пётр Платонович Стрельцов, Евстафий Иосифович Константинович и Николай Герасимович Мелентьев выехали из России в Нью-Йорк с тем, чтобы оттуда отправиться на Кубу. Все трое воспитывались в Гатчинском сиротском институте (находится в 8 км южнее Санкт-Петербурга) и были друзьями. В Нью-Йорке они сразу связались с Кубинской революционной хунтой, возглавляемой Томасом Эстрада Пальма, с просьбой отправить их на Кубу для участия в освободительной борьбе.
Русские примкнули к группе повстанцев, возглавляемой генералом Хуаном Риусом Риверой. В состав её входили сын главнокомандующего кубинской Освободительной армией Массимо Гомеса – капитан Франсиско Гомес, капитаны Сесар Салас и Донато Сото, инженер Рамон Вильялон, несколько североамериканских артиллеристов и другие повстанцы.
Третьего сентября русские добровольцы отплыли на Кубу на пароходе, который символично назывался «Три друга». Экспедиция Риверы везла с собой около тысячи винтовок, полмиллиона патронов, две тысячи фунтов динамита, пневматическую пушку и другое снаряжение.
Восьмого сентября судно подошло к бухте Корьенте в провинции Пинар-дель-Рио в месте, известном под названием Мариа де ла Горда. Корабль встречал небольшой отряд, который Антонио Масео отправил к месту высадки экспедиции. Эти люди на себе несли вооружение и снаряжение к лагерю повстанцев.
Пётр Стрельцов так описывал первый переход:
«Они (инсургенты) калечили босые ноги о камни, тяжёлые, неуклюжие ящики натирали спины до ран. У них начинались приступы жёлтой лихорадки: они падали на голые камни и глухо стонали, а здоровые шагали через них и двигались всё вперёд и вперёд, буквально неся на своих плечах успех освобождения своей Родины. Многие во всё время перехода, т.е. в течение 4-5 дней, почти ничего не ели. Но, несмотря на это, я не слышал ни одной жалобы, ни одного упрёка: так велик подъём патриотизма у инсургентов. Этот переход, эти незаметные герои произвели на меня самое сильное впечатление из всего, что пришлось видеть на Кубе впоследствии».
Отряд генерала Риуса Риверы только 18 сентября прибыл в район Рематаса, где размещался лагерь Антонио Масео. Первая встреча с лидером повстанцев произвела на русских добровольцев глубокое впечатление.
«Интеллигентная внешность Масео обращала на себя внимание, – писал Стрельцов. – Это был высокий, плотный мужчина с энергичными крупными чертами лица. Несмотря на морщины и небольшую проседь, Масео выглядел гораздо моложе своих 48 лет. В разговоре всё его лицо как-то улыбалось и светилось чисто кубинским добродушием.
В отличие от некоторых своих приближённых он относился ко всем как равный к равному и никогда не возвышал голоса. Такое отношение создало ему популярность среди кубинцев, характерно выразившуюся в том факте, что большинство восставших негров присоединилось именно к его отряду. Даже в костюме Масео избегал всяких отличий и ограничился только кубинской кокардой, полинявшей от солнца и непогоды.
Я ни разу не слышал от инсургентов дурного отзыва о Масео: все рассказывали чудеса о его храбрости, находчивости и как-то не верилось, чтобы такой здоровый на вид человек был ранен 24 раза. Масео принял нас очень любезно и сказал, что ему очень приятно видеть у себя людей такой далёкой и великой нации, как Россия. Каждый новый иностранец, заметил он, даёт мне новую надежду на скорое освобождение нашей несчастной Родины, так как с симпатиями всего мира мы не проиграем».
Русские добровольцы прибыли в армию Масео в самый разгар вооружённой борьбы кубинцев против колониальных войск. Повстанцы сравнительно недавно прошли весь остров от провинции Ориенте на востоке Кубы до провинции Пинар-дель-Рио на западе.
Этот поход сыграл решающую роль в освободительной войне 1895-1898 годов - население всех провинций Кубы поднялось на освободительную борьбу. 1700 километров пути, на протяжении которого повстанцы постоянно вели бои с испанцами, были пройдены с 22 октября 1895 года до 22 января 1896 года.
Первый бой на кубинской земле Стрельцов, Константинович и Мелентьев приняли 24 сентября при Монтесуэло и Тумбас-де-Эсторино. Позднее во время одной из стычек с испанцами был ранен Константинович. Вскоре заболел лихорадкой и малярией Мелентьев.
В середине октября неразлучная троица попала в плен к испанцам. Те конвоировали их в город Пинар-дель-Рио, а оттуда в Гавану, в распоряжение генерал-капитана Велера. Тот поместил наших героев в крепость Морро.
«Почти все заключённые сидели по подозрению или сочувствие к повстанцам, - отметил в дневнике Стрельцов. – Во всё время нашего пребывания в крепости заключённые относились к нам очень внимательно».
В конце октября 1896 года о плененных русских добровольцах написали гаванские газеты. После этого, 1 ноября испанские власти сообщили русскому внештатному консулу в Гаване Трюфену о трёх россиянах, сражавшихся в армии повстанцев.
Уже через несколько дней Стрельцова с товарищами передали в его распоряжение.
Консул, недолго думая, 5 ноября посадил юношей на американский пароход до Нью-Йорка, снабдив одеждой и деньгами на проезд. По воспоминаниям российского дипломата, неразлучные друзья «явились в консульство не только без всяких денежных средств, но и в совершенно в оборванном виде». На этом приключения трех русских добровольцев на Кубе завершились.
Куба - Родина, СССР - дом
Пройдет 45 лет и трое кубинских юношей пойдут на фронт добровольцами, чтобы сражаться за страну, ставшую им родным домом. В рядах Красной Армии бок о бок с советскими воинами сражались иностранные добровольцы из различных государств, в том числе молодые кубинцы – братья Альдо и Хорхе Виво и Энрике Вилар.
Все они - воспитанники Ивановского международного детского дома имени Елены Дмитриевны Стасовой (Интердом). Сюда привозили, чтобы спасти, детей революционеров, антифашистов и прогрессивных деятелей из разных стран мира. Международная организации помощи борцам революции (МОПР) организовывала их отправку в Советский союз, часто нелегальную и под чужими именами.
Интердом был маленькой коммуной, где всё было общее, дети разных национальностей общались и дружили, и никогда не было межнациональных конфликтов. В нем жили и учились более 160 детей зарубежных революционеров, говоривших на 27 языках. Здесь царила атмосфера всеобщего братства, товарищества, интернационализма и дружбы.
В 1941 году более 50 воспитанников Интердома добровольно ушли на фронт, хотя как иностранные граждане они имели бронь. В рядах Красной Армии сражались: кубинцы Альдо и Хохе Виво, Энрике Вилар, сын китайского лидера Мао Цзэдуна - Сергей Аньин, немцы Курт Ремлинг, Фриц Штраубе, Гельмут Шмит, хорваты Броз Тито (сын Иосипа Броз Тито) и Драгутин Вареско, болгары Митко Димитров (сын Георгия Димитрова) и Александр Карастоянов, евреи Рудольф Гундерман, Аврум, Анатолий и Шолом Вольгендлер и многие другие. 17 человек из них пали смертью храбрых.
Энрике Вилар
Энрике Вилар родился в городе Мансанилья в провинции Орьенте 16 августа 1925 года. Отец Энрике — Сесар Вилар работал каменщиком, грузчиком в порту. Он был одним из руководителей коммунистического подполья, боровшегося против режима Мачадо. В 1932 году Сесар Вилар был арестован и посажен в тюрьму. Его жена Каридад Фигередо осталась с четырьмя детьми без каких-либо средств к существованию.
Чтобы спасти детей Вилара, МОПР нелегально переправляет их в Советский Союз. Первым, 22 августа 1932 года, на пароходе в СССР отплыл семилетний Энрике. В Москве мальчик два года провел в детском доме имени Клары Цеткин, где его научили русскому языку. После этого его определили в Интердом.
Когда на Советский союз напала Германия, Энрике было 16 лет. Пылкий юноша, как и многие другие подростки в то время, пришел в военкомат, требуя, чтобы его зачислили добровольцем в Красную Армию. Ему, конечно, отказали. Но Вилар на этом не успокоился.
Энрике написал письмо Георгию Димитрову, и с помощью Стеллы Благоевой, Долорес Ибаррури и товарищей из ЦК ВЛКСМ смог в апреле 1942 года получить направление в специальную снайперскую школу Московского военного округа. Он успешно прошёл обучение, затем был направлен в военное училище, которое закончил в сентябре 1943 года.
Вилар получил звание младшего лейтенанта. Его определили на должность командира взвода в той самой снайперской школе, которую он закончил. Позже, в марте 1944 года, Энрике доверяют подготовку курсантов в городе Дмитрове Московской области.
Там у него появилась «вторая мама» и близкие друзья: Энрике вместе с младшим лейтенантом Виктором Елисеевым жил на квартире у Серафимы Петровны Щербаковой в доме №62 на Пушкинской улице. Но молодой человек рвался в бой и снова вместе с соседом подал заявление о переводе на фронт.
Осенью 1944 года их желание исполнилось: приказом по школе отличных стрелков МВО №590 от 11 ноября 1944 года младший лейтенант Энрике Вилар, младший лейтенант Елисеев В.Н., а также младший лейтенант Полосин В.П. и другие товарищи были откомандированы в распоряжение 2-го Белорусского фронта. Вся группа прибыла туда 26 ноября 1944 года.
В январе 1945-го младший лейтенант Энрике Вилар был назначен командиром взвода 9-й роты 3-го батальона 409 полка 137 Горьковской стрелковой дивизии 48-й армии 2-го Белорусского фронта. За две недели боев военная часть продвинулась на двести километров вглубь Восточной Пруссии. Девятнадцатилетний сын Кубы принимал участие и храбро сражался в ожесточённых боях в Восточной Пруссии. Гитлеровские дивизии, прижатые к Балтийскому морю мощными ударами Красной Армии, отчаянно сопротивлялись.
Наступление в Польше
Утром 14 января 1945 года началось наступление войск 2-го Белорусского фронта. Американские и английские войска попали в тяжёлое положение в Арденнах.
Поэтому советское правительство, выполняя союзнический долг, приказало своей армии перейти в наступление, на шесть дней раньше, чем планировалось. 48-я армия под командованием генерал-лейтенанта Н. И. Гусева продвинулась вглубь вражеской обороны на 5-6 км. Вражеская оборона была прорвана.
Командир 137 стрелковой дивизии Михаил Павлович Серебров так описывал те события:
«Старинный польский город Млава, стоявший на нашем пути, был последним опорным пунктом фашистов перед Восточной Пруссией. Этот укреплённый район состоял из нескольких оборонительных рубежей в виде сплошных траншей с оборудованными пулемётными площадками, с многочисленными дотами и дзотами. Танкоопасные направления были прикрыты минными полями. Все каменные здания в городе и хуторах приспособлены к длительной обороне.
Геббельс назвал Млавский укреплённый район «Польской линией Мажино», которую русским не преодолеть. А пруссаки – Геринг, Кох, Вейс и Гудериан, у которых там имелись богатые владения, особенно усердствовали, призывая своих солдат любой ценой отстоять Восточную Пруссию».
Но их призывы оказались тщетными. За пять дней, прорвав глубокоэшелонированную оборону противника, мы прошли 50 км и взяли Млаву. Утром 19 января наша дивизия пересекла границу Восточной Пруссии».
26 января для 137-й дивизии началась полоса новых испытаний. Гитлеровцы, сосредоточив семь своих дивизий на правом фланге наших войск, начали яростные атаки, чтобы очистить магистраль Кенигсберг – Эльбинг и восстановить связь с Германией. На подходе к Браунсбергу дивизия оказалась в невыгодном положении – фронт был растянут, на флангах разрывы. Соседняя 170-я дивизия, наступавшая на левом фланге, вышла к заливу Фриш-Гаф, а 137-я находилась на автомагистрали. Разрыв с левым соседом доходил до 10 км, слабым был стык и с правым. К исходу 26 января гитлеровцам удалось продвинуться на запад в сторону Эльбинга сначала на 10-20 км, а в последующие дни до 30 км.
«С утра 27 января усилились яростные атаки врага на наши позиции у Тидмансдорфа. Немцы дрались просто отчаянно. Обе стороны несли большие потери. Практически мы были в полуокружении. Повсюду вокруг нас были фашисты, а мы как в слоёном пироге. Любой ценой пытаясь прорваться на запад, они особенно упорно атаковали позиции 771 полка у Кляйн-Раутеберга, и 409 полка в Фюрстенау», - вспоминал Серебров.
В эти дни Энрике Вилар написал своим друзьям в Дмитров. Письмо он отправил 27 января.
«Восточная Пруссия. 27-1-1945 г.
Здравствуйте Люся! Вера! Игорь! Как вы живёте? Как ваши дела? Вот уже два месяца как мы с Виктором уехали от вас. К сожалению, мы с ним не попали вместе в один полк. Я вам не писал, так как не было время. Сейчас, имея свободное время, я решил написать вам. Сейчас мы гоним немцев и прочую шваль по Восточной Пруссии. Живём неплохо, пьём французские вина, едим голландский сыр и прочие сладости. Игорь, как протекает жизнь в школе, не офицер ли ты уже? Хочу тебе, Игорь, сказать одно, что не так страшен чёрт, как его малюют. Ничего особенного здесь нет, только надо больше храбрости и инициативы, и тогда ты всегда будешь победителем. Ну, друзья, простите, что мало пишу. Скоро в бой. Привет Серафиме Петровне. Крепко жму ваши лапы.
Ваш друг Вилар Энрике».
Письмо было написано в деревне Эберсбах, где размещался накануне предстоящего боя 3-й стрелковый батальон. Отсюда командир взвода Энрике Вилар повёл солдат в свою последнюю атаку в ночь на 30 января 1945 года. Письмо в Дмитров на адрес Людмилы Щербаковой пришло 11 февраля 1945 года, когда кубинца уже не было в живых.
Последний бой Энрике Вилара
30 января 1945 года к 11 часам утра подразделения 3-го батальона во взаимодействии с 183-й танковой бригадой в результате решительной атаки ворвались на западную окраину Фюрстенау, и к ночи 31 января полностью овладели населённым пунктом.
Бывший командир 3-го батальона 409 полка майор Михаил Петрович Зуев воспроизвёл картину боя за Фюрстенау:
«К вечеру одного из дней (какого числа не помню), в конце января мы достигли деревни Эберсбах, где расположился штаб нашей 137 дивизии. З-й батальон, которым я командовал, был в резерве комдива полковника М. П. Сереброва. Сплошного фронта тогда не было. Пытаясь выйти из окружения, гитлеровцы шли по нашим тылам, прорывались на запад. Они выбили нас из Фюрстенау, и через день, вечером 29-го, командир дивизии приказал моему батальону снова взять этот населённый пункт.
Отдал приказ командиру 9-й стрелковой роты старшему лейтенанту Ф. И. Карпееву наступать на северо-западную окраину этого хутора, а сам с двумя ротами и приданными средствами стал наступать с запада. Пурга утихла. В ночь на 30 января погода была мягкая, сыпал мелкий снежок. Две роты нашего батальона 7-я и 8-я и средства поддержки – три самоходные артиллерийские установки СУ-76 сначала двигались к Фюрстенау по дороге, а за километр до него развернулись во взводные колонны, а затем в цепь. Сигнал от 9-й роты я не получил и атаковал с ходу. Захватил вначале отдельно стоящее кирпичное здание, то ли мельницу, то ли ещё что. И один сарай, и коровник.
Фашисты отчаянно обстреливали нас из миномётов, фаустпатронами с близкого расстояния. На окраине хутора подожгли одну нашу самоходку. Когда они обрушили огонь на 7-ю и 8-ю роты, 9-я рота подошла к Фюрстенау и атаковала гитлеровцев. Бой длился целый день. И при поддержке двух оставшихся самоходок вечером 30 января мы заняли этот населённый пункт.
9-я рота, наступая, наткнулась на засаду гитлеровцев на окраине деревни, в частности, взвод лейтенанта Энрике Вилара был расстрелян немцами в упор, с расстояния 50-70 метров, из двух пулемётов, которые мы обнаружили на огневых позициях (окопах, отрытых в полный профиль) уже после взятия деревни.
Повторяю, что 9-я рота наступала по целине, по рыхлому снегу, и потому отстала от остальных двух рот батальона на 1,5 – 2 км. И как у них проходил этот бой, нам стало известно позже. Напомню, что была уже ночь, противник действовал скрытно, с заранее подготовленных позиций. Когда взвод младшего лейтенанта Энрике Вилара пошёл в атаку, то гитлеровцы ударили по нашим бойцам массированным огнём всех своих пулемётов и автоматов.
Солдаты погибли вместе со своим командиром. Они знали – отступать нельзя. От действий зависел успех всей операции на этом участке. И они выполнили свой долг. Им удалось отвлечь на себя часть сил, которые противник бросил против 7-й и 8-й рот батальона.
На другой день, 31 января, как только рассвело, я обошёл поле боя и увидел, что лейтенант Вилар и солдаты его взвода погибли. Убитые лежали лицом к противнику. У Энрике Вилара была вытянута рука, а ней зажат пистолет. По-видимому, когда он вёл солдат в атаку, его и сразила в этот момент фашистская пуля. Во взводе Энрике Вилара было тогда всего двенадцать солдат и все они погибли. Развернуться в цепь они успели, но дальше продвинуться не смогли. Безусловно, взвод Энрике Вилара сыграл большую роль во взятии Фюрстенау. Солдаты приняли удар на себя, не дрогнули, не отступили и дали возможность продолжать атаку всему нашему батальону. В результате мы заняли этот важный укреплённый опорный пункт.
Помню, что Энрике Вилар был скромным, исполнительным офицером, добрым жизнерадостным человеком. Солдаты его любили и уважали. Другого о нём сказать ничего не могу».
Прощание с сыном и братом через 40 лет
Через тридцать восемь лет бывший комбат Михаил Петрович Зуев по памяти начертил схему этого боя. На ней пунктиром обозначены маршруты движения всех трёх рот на исходные позиции для взятия Фюрстенау. На северо-западной окраине деревни на фланге вражеской обороны крестиком отмечено место гибели взвода Энрике Вилара. Рядом с железной дорогой, у слова «Эберсбах» поясняющий комментарий: «Это деревня с костёлом. Местоположение не помню. Там похоронен Энрике Вилар». По-военному аккуратно нарисованы дома, трансформаторная будка, дорога, ведущая на восток. Та самая, по которой 3-й батальон 409 полка 137 стрелковой дивизии пошёл дальше вперёд, отбивая вражеские натиски и освобождая польские города.
Спустя несколько лет после войны останки кубинского антифашиста и других солдат были перенесены из деревни Старо-Седлеско и захоронены на окраине города Бранево, на территории Браневского мемориала, расположенного на севере Польши в нескольких километрах от Балтийского моря. В этом месте на гранитных плитах 300 братских могил высечены имена 31 331 солдата 5-й гвардейской, 48-й и 50-й армий, павших за освобождение польской земли.
В конце декабря 1985 года в Москву приехали две кубинки - Каридад Фигередо и Хеорхина Вилар, мать и сестра Энрике Вилара. Перед этим они побывали в Польше, проехали по местам, где сорок лет назад сражался и погиб их сын и брат, попрощались с ним на его могиле.
25 декабря в городе Калининграде Московской области они встретились с Серафимой Петровной Щербаковой, которую, уходя на фронт, Энрике Вилар называл своей второй, «русской мамой». Две женщины, две матери, русская и кубинка, вспоминали своего сына, павшего в бою.
Дочь Щербаковой Людмилы Сергеевны передала Каридад Фигередо семейные реликвии - письмо Энрике Вилара и фотографию, на которой навсегда молодой Энрике Вилар со своими друзьями 21 ноября 1944 года.
Братья Виво
Вместе в Энрике Виларом в Ивановском Интердоме воспитывались два брата, также тайно вывезенных с Кубы - Альдо и Хорхе Виво, сыновья революционера Хорхе Виво Эското.
По решению ЦК Компартии Кубы мальчиков для их безопасности в 1934 году отправляют в СССР. Старший из братьев - Хорхе рассказал о своей жизни на Кубе в заметке в детском журнале «Пионер», которая была опубликована в 1935 году. Статью мальчик подписал псевдонимом «Георг В.»
«Со всех сторон остров Куба, откуда я приехал, окружён морем. Я уехал оттуда, когда мне было 12 лет, но я часто вспоминаю своих боевых друзей, с которыми мы вместе работали в одной пионерской организации. Я был секретарём нашей пионерской группы. Мы собирались тайком где-нибудь в парке или на глухой улице. Когда кончались занятия в школе, мы шли продавать коммунистические газеты. Конечно, открыто их продавать было нельзя. Поэтому мы делали так: внутрь буржуазной газеты клали коммунистическую. Самый лучший мой друг - негр Нилли. Мы часто говорили с ним о том, как было бы хорошо устроить везде такую прекрасную жизнь, как в Советском Союзе. Здесь для каждого человека есть счастливое место в жизни!»
Летом 1940 года Альдо и Хорхе едут в Ленинград. Вместе с группой испанских детей (Дети Гражданской войны в Испании) их селят в детском доме №12, расположенном на Невском проспекте. Вместе со своими новыми друзьями подростки во всех документах писали свою национальность «испанец». Альдо после окончания средней школы поступил в Ленинградское инженерно-морское училище на факультет судовых механиков. Хорхе начал учиться в медицинском училище. Но начавшаяся война оборвала все их планы. Теперь желание у них было одно – бороться с врагом.
Русский партизан Хорхе
В 1941 Хорхе уже исполнилось 18 лет и его зачислили в партизанский отряд специального назначения, состоящего в основном из испанцев, приехавших в 1937 году из республиканской Испании в СССР. Командовал ими капитан Иван Бородулин.
Их отряд неоднократно переходил линию фронта в Новгородской и Псковской областях, проникал в тыл фашистов, пускал под откос эшелоны с людской силой и техникой, направлявшихся под Ленинград.
Декабрьской ночью 1941 года после успешного выполнения диверсионного задания в тылу гитлеровцев отряд возвращался в Ленинград. Перед линией фронта противник обнаружил и обстрелял отряд. Из пятидесяти человек в живых осталось только восемь.
Хорхе был ранен в руку и ногу. Несмотря на это, он смог добраться до своих и вынес из боя тяжело раненного командира. Героя отправили на лечение в госпиталь в Ленинград. Там он провел всю страшную блокадную зиму.
В апреле 1942 года Виво по «Дороге жизни» вывезли на «Большую землю» и отправили в эвакуацию в Среднюю Азию.
Младший брат Виво
Альдо был на год младше Хорхе. В военкомате 17-летний парень упрашивал оправить его на фронт.
«Прошу принять меня добровольцем в Красную армию. Сейчас мне не хватает до 18 лет шести месяцев, но я полон энергии и готовности отдать все свои силы, а если понадобится, то и жизнь на борьбу с фашистскими извергами. Обещаю с честью оправдать оказанное мне доверие», - написал он в заявлении.
Но в армию его не взяли. Зато 5 июля 1941 года Альдо был зачислен в Народное ополчение Ленинграда, которое помогало отстоять город от захватчиков. Через пару месяцев, 8 сентября, кольцо блокады замкнулось, и младший Виво в составе 265-й стрелковой дивизии оказался в центре ожесточённых боёв ленинградской обороны на Невском плацдарме, легендарном «Невском пятачке» в районе деревни Арбузово.
СПРАВКА:
К 15 августа 1941 года 265-я стрелковая дивизия вышла из окружения. Её остатки были сняты с позиций. В Ленинграде дивизия была пополнена не до комплекта, в том числе за счёт добровольцев, представителей интеллигенции Ленинграда.
18 октября 1941 года 265-я дивизия прибыла на берег реки Нева, в район посёлка Невская Дубровка. Затем она была переброшена на плацдарм. Участвовала в Синявинской операции 1941 года, пытаясь вести наступление с «Невского пятачка».
К ноябрю 1941 года в дивизии осталось 180 человек. Фактически дивизия была разгромлена, как формирование уже не существовала. По мере возможности дивизия постоянно пополнялась новыми бойцами. В ноябре 1941 года участвовала во второй, также неудачной, попытке прорыва с «Невского пятачка».
«Невский пятачок»
Комиссар 265-й дивизии Фёдор Овечкин говорил, что здесь был кромешный ад. Пройдя всю войну до самого Берлина, повидав множество боёв, он утверждал, что все они бледнеют по сравнению с тем, что было на «Невском пятачке». На маленьком клочке земли, отвоёванном у фашистов, отдали жизнь более 200 тысяч наших воинов. Противостояние длилось 285 суток.
Маршал Георгий Константинович Жуков сказал: «Без «Невского пятачка» не продержится «Дорога жизни», а без неё не продержится Ленинград».
Голодные изнурённые защитники плацдарма стояли насмерть. Другого выхода у них не было: позади была Нева, а за ней Ленинград. На открытой прибрежной полосе, под непрерывным огнём врага, в основном ночью, формировались десантные части и, через кипящую от взрывов и красную от крови Неву, шли в бой.
Немцы тоже несли потери. Вот что писали они родным в своих письмах в Германию:
«С октября 1941 года по февраль 1943 года вместе со своими товарищами воевал на огневой точке в районе переправы через Неву около Дубровки. Особенно яркое впечатление произвели на меня два боя на Неве. Это невозможно описать словами. На каждом шагу нас караулит смерть. На днях погибло ещё несколько человек из моего взвода. Теперь нас осталось только четверо. Таких тяжёлых переживаний я никогда не испытывал. Здесь можно сойти с ума» - рядовой 399 полка Бейн.
«Сегодня у нас опять был день тяжёлого боя, который потребовал много жертв. Если так пойдёт и дальше, то нам по-видимому придётся остаться в России». - ефрейтор Аглер.
Гибель Альдо
В одну из декабрьских ночей 1941 года Альдо Виво вместе с группой разведчиков переправлялся через Неву, чтобы взять «языка». Их лодку обнаружили фашисты лодку и обстреляли из пулемётов и миномётов. Все бойцы, находившиеся в лодке, погибли.
На окраине посёлка Дубровка Всеволожского района расположен Мемориальный комплекс, в котором захоронено свыше 6000 советских воинов. На одной из гранитных плит вместе с именами погибших воинов золотыми буквами написано имя Альдо Виво.
Хорхе Виво в мае 1985 года посетил место захоронения своего младшего брата. В 2000 году рядом с братской могилой появилась памятная плита, на которой написано «Славному сыну Республики Куба Альдо Виво, 1941».
Куба, мы помним твоих сыновей
Альдо Виво и Энрике Вилар посмертно награждены Орденами Великой Отечественной войны 1 степени за мужество и отвагу, проявленные в боях против фашизма. Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении наград подписан 20 февраля 1985 года. Кубинское правительство отметили их боевые заслуги высшей наградой – Орденом Че Гевары 1 степени.
Российское общество дружбы с Кубой делает все возможное, чтобы сохранить память о русских добровольцах, боровшихся за свободу кубинского народа в конце 19 века и кубинских воинах-интернационалистах, участников Великой Отечественной войны 1941-1945 годов.
В 2000-е годы статус Ивановского Интердома изменился. Теперь в нём воспитываются обездоленные дети России. Но здесь помнят интердомовцев, ушедших добровольцами на фронт. Их пример помогает в воспитании нового поколения. Если бы Альдо и Энрике остались живы, они, наверное, вступили бы в Повстанческую армию Фиделя Кастро.
Делегация из Ивановской школы-интерната имени Е.Д. Стасовой 8 августа 2007 года приехала в гости на дачу к писателю-фронтовику Валентину Романовичу Томину, который написал свыше 10 книг о подвигах советских разведчиков и антифашистов. В том числе книгу «И мы вместе будем бороться» о жизни и боевом пути воспитанника Интердома Энрике Вилара.
Томин тоже отправился на фронт добровольцем. В 1945 году был командиром отделения пехотинцев и участвовал в боях с фашистами в том же районе Восточной Пруссии, где воевал и погиб герой его книги.
Валентин Романович удивительно подробно и ярко рассказывал воспитанникам современного Интердома о своём фронтовом пути, о том, как девятнадцатилетний кубинец, офицер Советской Армии, погиб вместе со своим взводом, освобождая от фашистов польскую землю. Рассказал писатель и как искал однополчан Вилара из 137 стрелковой дивизии, как встретился с командиром батальона Михаилом Зуевым, познакомился с матерью и сестрой кубинца.